Таксист, настоящий таксист, а не какой-нибудь шмок-карсервис, прежде всего должен иметь способность видеть как акула – на триста шестьдесят градусов вокруг себя. Если за пару месяцев работы такого навыка не появилось, в Манхеттен лучше не соваться. Этим боковым зрением я его заметил, когда он побежал ко мне через восемь линий на Мэдисон авеню. Заметил и сразу поднял боковое стекло и проверил на месте ли разводной ключ. Но никакой агрессии он не проявил, подбежал, прижался, как делают дети, щекой к лобовому стеклу и закричал:
- Волоха, Фельдмаршал!
Фельдмаршал - это тюремная кличка, которой любовно называла меня вся девяностая камера в тюрьме на Володарского аж тридцать лет тому назад.
Я его не узнал. Он догадался и сказал:
- Tы меня от припадка спас.
Никак я его не спас. От эпилептического припадка не спасти. Помочь, конечно можно. Когда начался приступ, он как будто увидев над собой что-то ужасное, отшатнулся, закричал, упал на пол в судоргах, обмочился, из рта пошла пена. Все в панике разбежались. Я подложил ему под голову подушку и повернул набок, так, чтобы не подавился языком. Сидел рядом, минут двадцать, пока он не пришел в себя. Кто-то с верхней шконки сказал:
- Ну, ты смелый Фельдмаршал. Как не боишься, он же может укусить...
Я опустил боковое стекло и он, автоматическим жестом уличного попрошайки, подставил грязную ладонь. Я набрал жменю квотеров из бардачка и отсыпал ему, как деревенские отсыпают семок на танцплощадке.
- А это ты, - только и сказал я.
Он убил сапожной лапой и ограбил пьяного офицера. Статья у него была тяжелая расстрельная. Он боялся наказания, и после суда уже в осужденке, на радостях, что остался жив, исписал все прогулочные дворики в тюрьме: “Лапа – 14 ус ”.
Кличка его была “Лапа”, а “четырнадцать ус” означали четырнадцать лет зоны усиленного режима.
- Лапа! Как ты сюда попал? - спросил я.
Он пожал плечами и ответил:
- A xуй его знает.
Загорелся зеленый свет и сзади стали сигналить.
- Ладно, - махнул он рукой, - езжай. Я знаю как тебя найти.
